В.И.Аннушкин

М.В.ЛОМОНОСОВ И ЗАДАЧИ ИЗУЧЕНИЯ ЕГО «КРАТКОГО РУКОВОДСТВА К КРАСНОРЕЧИЮ»

Михаил Васильевич Ломоносов (8 ноября 1711 — 4 апреля 1765)

Подобная постановка проблемы может показаться странной: разве не изучено досконально одно из самых выдающихся произведений великого ученого-энциклопедиста? Разве есть что-либо не-«освоенное» для современного филолога в ломоносовском наследии? На взгляд автора настоящей статьи, есть и очень многое, причем не только потому, что «наука вечна», а вследствие конкретных недоработок как сегодняшних филологов, так и наших предшественников, пусть добросовестно и плодотворно трудившихся.

Этих задач три - назовем их по областям исследования: 1) филологическая, 2) риторическая, 3) текстологическая. Каждая имеет научно-теоретическую и учебно-педагогическую стороны.

1. Филологическая задача состоит в том, что при отсутствии в нашей науке истории русской филологии (не истории языкознания, а именно филологии, т.е. «словесных наук» - по М.В.Ломоносову, или словесности как аналогу филологии в первой половине XIX века) точное представление о составе научных дисциплин до сих пор не выстроено в истории нашей науки, а вследствие этого не введено и в практику преподавания на филологических факультетах. Дело в том, что М.В.Ломоносов оказался подлинным новатором, выстраивая систему «словесных наук» и искусств, и эта система существенно развивала (в рамках традиции!) прежнюю теорию «свободных наук (мудростей, хитростей, художеств)», а после ее создания была понятна всем педагогам и филологам-словесникам вплоть до середины XIX века, хотя и анонимно критиковалась некоторыми «новаторами», которых всегда хватало.

До М.В.Ломоносова существовала система «семи свободных наук», впервые описанная в «Сказании о седми свободных мудростех», по нашему увереннному предположению, созданному в конце первого десятилетия XVII века. Три из этих наук были филологическими (грамматика, риторика, диалектика), а сами сочинения («Грамматика» Мелетия Смотрицкого, первая русская «Риторика» 1620 года, «Диалектика» Иоанна Дамаскина) являлись наиболее популярными (если не единственными) «четьими» книгами по филологии вплоть до петровских преобразований. Наверняка и М.В.Ломоносов был знаком с ними.

Петровские преобразования, начатые в 90-е годы, внесли существенные изменения и в «словесное» образование. Однако они касались не систематики наук, а, скорее содержания и стиля научных сочинений. Так, в шести наиболее популярных риториках петровского времени предлагался (в каждой со своей стороны!) новый стиль общественной речи в разных сферах общения. М.В.Ломоносов несомненно знал эти сочинения – знакомство с одной из этих риторик, приписанной ныне Михаилу Усачеву, было доказано еще академиком М.И.Сухомлиновым [Сухомлинов 1895: 33-40], а нами в соответствующей работе была исследована связь ломоносовского текста также с первой русской «Риторикой» 1620 г. и «Книгой всекраснаго златословия» Козмы Афоноиверского 1710 г. [Аннушкин 1999: 32-43].

История текста ломоносовского руководства показывает, как постепенно создавались основы новой русской филологической терминологии. Прежде всего, М.В.Ломоносов первым ввел само понятие «словесные науки», написав в названии к «Краткому руководству к красноречию» (1748), что оно сочинено «в пользу любящих словесные науки» [Ломоносов 1952: 89]. До М.В.Ломоносова терминологическое сочетание «словесные науки» не встречается, хотя небезынтересен не только состав «наук», но и история слова «наука». В «Сказании о седми свободных мудростех», написанном до 1620 года основным именованием науки служило слово «мудрость», но уже «первая мудрость Грамматика» называла себя в самопредставлении «честной наукой» [Николай Спафарий 1978: 141]. В расширенной переделке «Сказания» Николаем Спафарием основное слово для обозначения науки уже другое – «художество», а само сочинение называется «Сказание о девяти мусах и о седми свободных художествах» (1672 год). О риторике же сказано: «Риторика есть художество, яже учит слово украшати и увещевати» [Николай Спафарий 1978: 31]. Ср. также у Мелетия Смотрицкого: «Что есть грамматика? Есть известное художество благоглаголати и писати учащее» [Мелетiй Смотрицкий 1979: л. 4].

Итак, в обозначении самого понятия наука конкурировали слова мудрость, художество, учение, наука. В первой русской «Риторике» 1620 г. как раз отсутствуют два первых слова, но неизвестный автор-переводчик постоянно пользуется и в переводе и в собственных добавлениях именно словом «наука»: «сию же науку сладкогласием или краснословием нарицает, понеже красовито и удобно глаголати и писати научает… паки же латинстии мудрецы риторику сию науку нарекли… Та же наука от Димоньтена, сииречь хитроречиваго, и от Маркуса Талиуша Кикерона… И того ради сию науку никто от философ не преминовал…» [Аннушкин В.И. 1999А: 21].

Как показали исследования риторических источников творчества М.В.Ломоносова, основатель русской науки знал не только первую «Риторику» 1620 года, но из риторик петровского времени – прежде всего «Риторику» Михаила Усачева 1699 г., к тексту которого восходят основные определения риторики и способов приобретения красноречия М.В.Ломоносова [Аннушкин 1999: 32-43]. Именно у Усачева «риторика есть наука добре, красно и о всяких вещех прилично глаголати» - ср. у других авторов того же времени: «риторика есть художество добре глаголати» (Стефан Яворский); «хитрость добре глаголати» (старообрядческая «Риторика в 5 беседах») [Аннушкин В.И. 1999А: 74, 95, 119].

Таким образом, не исключено, что именно благодаря отдаленному влиянию первой русской «Риторики» и ближайшему влиянию «Риторики» Михаила Усачева слово «наука» утвердилось в терминологии М.В.Ломоносова.

Подлинная новация М.В.Ломоносова состояла в утверждении в русской науке и литературном языке слова красноречие. До В.К.Тредиаковского и М.В.Ломоносова оно употреблялось редко – гораздо чаще встречаются краснословие и красноглаголание (по нашим данным, впервые красноречие встречается у протопопа Аввакума в начале «Жития»: «не обык речь красити, понеже не словес красных Бог слушает… того ради и я не брегу о красноречии»). Если у В.К.Тредиаковского может встретиться лишь «премудрость красноречия», то именно М.В.Ломоносов придал этому слову ясный терминологический смысл.

Настойчивое размышление М.В.Ломоносова над сущностью новой терминологии словесных наук проявилось уже в редактировании названий руководств: 1744 г. - “Краткое руководство к риторике на пользу любителей сладкоречия” (подчеркиваем термины - А.В.); 1748 г. - “Краткое руководство к красноречию. Книга первая, в которой содержится риторика, показующая общие правила обоего красноречия, то есть оратории и поэзии, сочиненная в пользу любящих словесные науки.” [Ломоносов 1952: 19, 89].

Выбор подходящего слова из бесконечного ряда существовавших синонимов “благоречие”, “добрословие”, “хитроязычие”, «сладкоречие» и т.д. (их насчитывается не менее двадцати) происходит именно здесь. Ломоносов останавливается на слове “красноречие” и сознательно редактирует во 2-м варианте определения § 1: 1744 г. - “Риторика есть наука...”; 1748 г. - “Красноречие есть искусство… ” [Ломоносов 1952: 23, 91]. Факт ясного отделения риторики от красноречия будет проявлен и в повторном именовании 1-й книги: “Краткого руководства к красноречию Книга 1, содержащая риторику. § 1. Имя сея науки происходит...”.

Итак, современные ученые могут не ломать копья в спорах о понимании этих терминов, если только не хотят существенно поновить их содержание, но ломоносовская трактовка будет настойчиво поддержана всеми учеными-филологами вплоть до середины XIX века (М.М.Сперанский, А.Ф.Мерзляков, Н.Ф.Кошанский): риторика - это “наука”, “учение”, “правила”, красноречие - “искусство”, способность, умение “говорить и писать”, но также и состав текстов словесности, если употребить взятый впоследствии термин.

Уточним теперь терминологию ломоносовских «словесных наук». Термин “красноречие” имел отношение к 3-м запланированным книгам и соответственно “наукам”: Риторике (“учению о красноречии вообще”), Оратории (учению о прозе) и Поэзии (учению о стихотворстве). Красноречие в самом общем смысле, если такое сравнение корректно, составит в будущем искусство словесности (вот почему “труды в словесных науках”, как верно замечено в Приложении к т. 7 ПСС, «включают также литературную практику [Ломоносов 1952: 890]); Риторика - “учение о красноречии вообще” - будет соответствовать общей риторике (где будут рассмотрены “правила” и для прозы, и для поэзии - ср. ломоносовские стихотворные примеры в руководстве); Оратория - составит в будущем раздел частной риторики как учения о разных видах прозы; Поэзия - будет соответствовать поэтике.

М.В.Ломоносов осуществил лишь первую часть своего замысла – он создал Риторику, но Оратория и Поэзия остались ненаписанными. Не исключено, что именно этот факт привел к тому, что в «Красноречии» М.В.Ломоносова стали искать, в основном, материал для обоснования художественно-литературного творчества, игнорируя факт отношения оратории (частной риторики) к разным видам словесности (политической, деловой, судебной, педагогической, церковной, военной и т.д.). Кстати, замысел написать Ораторию как учение о прозе осуществил спустя тридцать лет Амвросий Серебренников, член Российской Академии, который опубликовал «Краткое руководство к Оратории Российской» в 1778 году [См.: Аннушкин 2002: 178-196]. В нем автор прямо ссылается на Ломоносова как на своего предшественника, и это был первый учебник риторики на русском языке, написанный после М.В.Ломоносова. Последующие авторы, хотя и писали об ораторстве и разных видах ораторских речей, термин «оратория» уже не использовали (ср.: Н.Ф.Кошанский, учитель российской и латинской словесности в Царскосельском лицее, переводит «ars oratoria» как «ораторство, витийство», дав этим понятиям полное и глубокое обоснование [см.: Аннушкин 2002: 198-319]).

2. Риторическая задача освоения ломоносовской «Риторики» состоит, на наш взгляд, в корректном осмыслении содержания риторического (а не иного!) учения в соответствии с замыслом создателя текста. Поскольку слово «риторика» было скопроментировано в последующей критике революционеров-демократов и авторитетных филологов, большинство академических трудов и комментариев к «Риторике» обычно избегают (сознательно или нет) всякого упоминания «риторики», заменяя данный термин то «логикой», то «стилистикой», то «наукой о художественной литературе». Вот несколько выразительных примеров, взятых почти наугад:

Седьмой том ПСС, подготовленный к печати Г.П.Блоком в сотрудничестве с В.Н.Макеевой при привлечении авторитетных консультантов, несомненно, представляет собой фундаментальное филолого-текстологическое исследование. Однако вот как смещаются смыслы именований самих филологических наук (курсив далее наш – В.А.): «Не сохранилось никаких прямых документальных данных о том, что именно побудило Ломоносова приступить к составлению настоящего, первого варианта Риторики и как протекала работа над ним. Известно лишь, что вопросы стилистики привлекали к себе уже с давних пор особенное внимание Ломоносова и что его учебная подготовка в этой области была весьма основательна, а начитанность очень широка. (и далее)… уже в те годы Ломоносов упорно размышлял над вопросами стилистики» и т.д. [Ломоносов 1952: 790]. Очевидно, что происходит сдвиг понятий и авторы начинают говорить не о риторике, которую написал Ломоносов, а о стилистике, которая оформилась как наука лишь в середине XIX века после критики риторики. Подобный сдвиг очевиден и в трудах В.П.Вомперского, который, начиная с «Риторики» 1620 г., делает акцент на вопросах стилистики, хотя очевидно, что стилистические проблемы, уложенные в теорию «украшения речи» (всегда одна из трех частей!) являются для Ломоносова лишь составной частью риторики.

О содержании научного предмета во втором основном варианте сказано следующее: «Ломоносов заявляет себя страстным ревнителем идейности в литературе и горячо восстает против искусства для искусства» [Ломоносов 1952: 812]. Конечно, современный читатель осведомлен об идеологической цензуре, наверняка тяготевшей над составителями тома в 1952 году (комментарии начаты со ссылки на «переворот, совершенный в науке о языке трудом Сталина «Марксизм и вопросы языкознания»), но нам важен и сегодняшний эффект от прочтения данного авторитетного текста, где, в сущности не анализируется предмет риторики как науки, обозначенный достаточно ясно и решительно М.В.Ломоносовым. Термин «литература» отсутствует в тексте Ломоносова. Между тем, и в более поздних трудах имеются толкования ломоносовской Риторики как «науки о художественной прозе».

Риторика Ломоносова обычно оценивается не с риторической, а с современной языковедческой позиции – ср. в том же Предисловии 1952 г.: «Риторика Ломоносова была крупным шагом вперед в деле разработки русского синтаксиса» [Ломоносов 1952: 812]. Это так, но вопросы синтаксиса вошли лишь в третью заключительную часть печатного варианта, где разработана классификация фигур речи.

Характерна оценка замечательного русиста-педагога М.Т.Баранова, приводящего мнение литературоведа А.В.Западова, который полагал, что "первая часть "Риторики" М.В.Ломоносова несла читателю важнейшие элементы логики как научной дисциплины" [Западов 1961: 234], сам же М.Т.Баранов пишет о том, что "Риторика" М.В.Ломоносова - это научная стилистика XVIII века" [Баранов 1999: 52]. Однако в первой части "Краткого руководства к красноречию" великий ученый подробно объясняет именно риторические способы "изобретения мыслей", где "общие места" являются способами создания содержания речи. Это предмет именно рациональной риторики, который был впервые описан в «Риторике» Аристотеля и «Топике» Цицерона, первых русских риториках, а после М.В.Ломоносова развит в риториках И.С.Рижского, А.С.Никольского, Я.В.Толмачева и доведен до совершенства в «Общей реторике» Н.Ф.Кошанского.

Значение именно этой части ломоносовского учения – теории изобретения идей – представляется особенно важным для сегодняшней теории и практики обучения эффективной и целесообразной речи, ибо современный россиянин (школьник, студент, профессионал-речевик) затрудняются, как правило, именно в нахождении аргументов и содержания речи, а смысловые модели, или общие места, как раз предлагают педагогически ясный путь к решению проблемы.

Итак, требуется объективный и полновесный анализ именно риторического учения М.В.Ломоносова без накладывания на авторские построения схемы современного знания. Тогда риторика М.В.Ломоносова предстанет во всем ее сложном величии, красоте и пользе.

3. Текстологическая задача в отношении «Краткого руководства к красноречию» состоит в том, чтобы на основе всех предыдущих исследований и имеющихся публикаций создать объективную и полную историю текста этого выдающегося памятника русской филологической мысли. Публикация текста в ПСС выполнена в высшей степени квалифицированно, включив в себя все имеющиеся редакции и источниковедческие ссылки на все примеры, приведенные Ломоносовым. Однако публикаторами текста почти не отражена связь его руководств с предшествующими учебниками (российскими и иностранными). В примечаниях к риторическим руководствам, опубликованным в ПСС [Ломоносов 1952: 790-800; 805-839], говорится об отсутствии “прямых документальных данных о том, что побудило Ломоносова приступить к составлению ... первого варианта Риторики и как протекала работа над ним” [Ломоносов 1952: 199, 790]. Тем не менее, за два с половиной столетия высказано достаточно много предположений относительно прямых или косвенных предшественников ломоносовского творчества. Эти источники классифицируются следующим образом: 1) русские источники образованности молодого Ломоносова - см. в частности. труды Г.Н.Моисеевой [Моисеева 1971; Моисеева 1963]; 2) источники, которые Ломоносов изучал в период получения высшего образования в Славяно-Греко-Латинской академии и на Украине; 3) иностранные источники, ставшие известными Ломоносову в зарубежной поездке в 1736-39 годах.

Симптоматично восприятие Ломоносовского труда митрополитом Евгением Болховитиновым, который первым указал на источники и пособия, использовавшиеся Ломоносовым: "собрана” из тех книг, по которым преподавалась, а “наипаче из латинской Каусиновой большой и Помеевой Риторики” (цит. по: [Ломоносов 1895]). Академик Н.С.Тихонравов указал на перевод целых отрывков из Готшеда, особенно в главе о возбуждении страстей, называя М.В.Ломоносова подобным Готшеду, “воспитанному философиею Вольфа с его строго последовательною математическою методою...” [Тихонравов 1865].

Рассмотрение параграфа за параграфом сочинения Ломоносова находим у А.С.Будиловича. Выводы А.С.Будиловича: «... сравнительно наиболее оригинальною частию должно бы назвать главу “о изобретении витиеватых речей”, следующую за ней главу “о вымыслах”, главы “о расположении по хрии, силлогизму и разговору” и “о расположении описаний и периодов”. Напротив того, всего менее оригинальными должно считать главы о тропах и фигурах. Несомненно, нужно приписать Ломоносову много частных заметок, которыми он сопровождал правила и целые главы, выражая где-нибудь в заключении свой скептический взгляд на практическое значение этих же правил или повторяя настойчивые убеждения не доверяться теории, а больше учиться из опыта, не насиловать мысли механическою формальностию изложения и не увлекаться пристрастием к риторической фигуральности и игрушкам... Что касается переводов, то они всегда у Ломоносова необыкновенно точные и близки к подлиннику, так что у него всегда можно отличить перевод прямо с подлинника и перевод с чужого перевода. В выборе примеров Ломоносов предпочитал места из древних и новых классиков и отцов церкви образцам, нарочно сочиненным риторами...” [Будилович 1869: 103-112, 36].

В новом академическом издании 1952 г. вопросы «перевода» М.В.Ломоносовым тех или иных участков текста почти не ставятся (или стыдливо умалчиваются), имеются лишь скрытые и глухие ссылки на Риторики Коссена и Помея, которые мало представляют читателю материала для понимания того, как рождалась ломоносовская мысль, а приведенное выше суждение об отсутствии “документальных данных ... о том, как протекала работа” Ломоносова, может даже, в известной мере, ввести в заблуждение. Поэтому суждения современников и последующих объективных исследователей ломоносовского творчества для нас чрезвычайно ценны.

В некотором смысле вершиной источниковедческого изучения Ломоносовского труда явилось дореволюционное академическое издание 1895г., где М.И.Сухомлиновым выполнены текстовые сопоставления ломоносовского текста с зарубежными и русскими источниками. Комментарий М.И.Сухомлинова построен на сопоставлении пространных отрезков текстов различных авторов, которые казались близкими ломоносовским руководствам. Из ссылок М.И.Сухомлинского ясно выделяются пять теоретических предшественников Ломоносова. Это:

1) Рукопись Публичной библиотеки, № 1663. Как выясняется, этот текст является одним из списков Риторики, авторизованной в ХХ веке Михаилу Усачеву. В новом академическом издании 1952 г. ссылки на эту Риторику отсутствуют вовсе.

2) Латинская Риторика Порфирия Крайского, учителя риторики в Славяно-Греко-Латинской академии, чей курс 1733/34 гг. записан рукой М.В.Ломоносова в рукописи РГБ, ф.183 Муз. (Зап.-европ.), № 279. Риторика П.Крайского подробно описана Г.Воскресенским [Воскресенский 1891: 68].

3) Латинская Риторика Никола Коссена (Николая Каусина, 1580 ? - 1651) “De еloquenta sacra et humana (О красноречии священном и светском)”. Ломоносов просил своего товарища Виноградова в письме из Марбурга 18 апреля 1741 г. прислать ему Риторику Коссена.

4) Латинская Риторика французского иезуита Франсуа Антуана Помея “Candidatus Rhetoricaе” (“Кандидат риторики”) 1650 г., впоследствии неоднократно переиздававшаяся. Ломоносов пользовался изданием “Novus Candidatus Rhetoricaе” 1681 г.

5) Латинская Риторика немецкого ученого, основателя так называемой Лейпцигской школы Иоганна Кристофа Готшеда (1700-1766), выписки из сочинения которого делались Ломоносовым (опубликованы М.И.Сухомлиновым – [Ломоносов 1895: 33-40]).

М.И.Сухомлинов указывает по параграфам (!) многочисленные «сходства» с ломоносовским текстом. Остальные авторы имеют у М.И.Сухомлинова единичные ссылки: В.К.Тредиаковский. Способ сложению российских стихов (параграф 4); С.Яворский (параграф 5); Христиан Вольф. Рациональная философия и логика (параграф 28); некоторые ссылки - на античных авторов Цицерона, Квинтилиана, Геродота, Вергилия.

Во вступительной статье М.И.Сухомлинов замечал, что предмет риторики был унаследован “от целого ряда поколений, дороживших преданием, восходившим ко временам классической древности. Вслед за Аристотелем у греков, Цицероном и Квинтилианом у римлян постепенно вырабатывались общие начала и появлялись бесчисленные подробности, так что одно только то, что написано по поводу изобретения (inventio), может составить целую библиотеку. В эту эпоху, когда слагались литературные понятия Ломоносова, лучшими пособиями служили труды Каусина и Готшида, которые пользовались большой известностью и авторитетом в европейской литературе” [Ломоносов 1895: IV].

Главную заслугу Ломоносова М.И.Сухомлинов видел в “изобилии примеров и в их просветительском значении для современного ему общества”, отмечая умение ученого отбирать “наиболее пригодное для русского читателя” и его литературный вкус [Ломоносов 1895: IV].

Отдавая должное огромной комментаторской работе, проведенной создателями Примечаний в VII томе ПСС 1952 г. [Ломоносов 1952: 790-800; 805-839], где подробно прокомментированы все примеры Ломоносова с указанием на их источники, приходится сказать, что происхождение теоретических суждений Ломоносова оказалось скрытым, возможно, из-за идеологической боязни проявить слишком много прямых заимствований или переводов Ломоносова из зарубежных или отечественных предшественников. Сопоставление же двух изданий приводит к однозначному выводу о необходимости продолжения исследований по выявлению теоретических предшественников наиболее значительного труда по риторике в XVIII веке.

Таким образом, перед будущим исследователем вырисовывается грандиозная исследовательско-публикаторская задача подготовки нового академического издания «Краткого руководства к риторике» 1744 г. и «Краткого руководства к красноречию» 1748 г.. Это исследовательское издание должно обнаружить все возможные источники творческой ломоносовской мысли.

Предвосхитить это издание можно следующим культурологическим наблюдением над русским научно-писательским менталитетом. Русская риторическая мысль не боится заимствований и охотно переносит достижения западно-европейских теоретиков на родную почву. Поскольку эти заимствования делались, как правило, анонимно или с минимумом ссылок, автор был свободен в собственных дополнениях или в том, что (перефразируя устное высказывание акад. В.В.Виноградова) можно назвать: “приляпать собственную заплатку”. Примерами могут служить и первая русская “Риторика” 1620 г. - перевод Ф.Меланхтона с самостоятельными добавлениями дидаскала-переводчика, и Риторика М.Усачева 1699 г. (судя по характеру рукописи, перевод с латинского не-Михаила Усачева с примерами переводчика), и “Книга всекрасного златословия” Козмы Афоноиверского 1710 г. (перевод-переделка на российско-православный лад обрусевшим греком «Златослова» Францискоса Скуфоса), и более поздние сочинения первой половины XIX века: “Краткая риторика” А.Ф.Мерзлякова 1804 г. (самостоятельное толкование - перевод И.Эшенбурга), “Чтения о словесности” И.И.Давыдова 1837 г., для которого образцом являлись сочинения Г. Блэра, на которые он прямо указывает.

Для того чтобы понять, что это был не «плагиат», а активное творческое освоение авторитетной научной мысли с собственными новациями, достаточно внимательно вчитаться и понаблюдать за характером творчества русских филологов-риторов. Подобно неизвестному создателю первой русской «Риторики» 1620 года (то, что это не Макарий, доказано не только автором данной статьи!), смело диктовавшему свои дополнения окружавшим его писцам, М.В.Ломоносов решительно переделывает тексты источников, приспосабливая их к новому времени и языку. Пока эти факты творческой работы М.В.Ломоносова удалось выяснить лишь на примерах переработок «Риторики» М.Усачева - ведь М.В.Ломоносов в синонимических выражениях записал как определения риторики, так и «средствия приобретения красноречия», которые у Усачева названы «улучением риторики» - см. более подробно [Аннушкин 1999].

На наш взгляд, М.В.Ломоносов явил образец подлинного культурного творчества, не порушая традиций своих предшественников (как это делается частенько в современной науке, когда творится новое вне учета культурного прошлого), но честно их продолжая. Великий ученый как бы встает на плечи «гигантов», своих прежних учителей, чей труд запечатлен и в трудах античных ученых, и в зарубежных сочинениях, и в русских рукописных риториках.

Очевидно, что требуется создание нового исчерпывающего комментария к руководствам М.В.Ломоносова с подготовкой нового академического издания, который содержал бы как ясную оценку ломоносовских заимствований и переводов, так и связь ломоносовских идей с предшествующими русскими риторическими теориями.

Таким образом, современному ученому открывается колоссальный простор для будущей исследовательской деятельности в отношении таких казалось бы классических проблем русской филологии, как специфика, структура и содержание исходных русских филологических наук, их проявление в последующей истории русской филологии, а также освоение тайн Ломоносовского творчества через текстологическое освоение одного из главных его сочинений – «Краткого руководства к красноречию» 1748 г. с предшествующим рукописным «Кратким руководством к риторике» 1744 г. Она объективно покажет, как создавался текст главного труда по теории риторики, в будущем развернувшейся в стилистику и теорию словесности и легшего совместно с «Российской грамматикой» в основу всей последующей русской филологической традиции.

Использованная литература

1. Аннушкин В.И. М.В. Ломоносов и рукописные риторики петровского времени. // Вестник Московского университета. 1999. № 1. с. 32-43.

2. Аннушкин В.И. Первая русская «Риторика» XVII века. Текст. Перевод. Исследование. 2-е изд. М., 2006.

3. Аннушкин В.И. Русская риторика: исторический аспект. Учебное пособие. М., 2003.

4. Баранов М.Т. От риторики к развитию речи в школах России. – РЯвШ. – 1998. - № 4. – С. 50-57.

5. Будилович А.С. Ломоносов как натуралист и филолог. Приложение III. Риторика Ломоносова в подлинных текстах. - Спб., 1869. - С. 36-72, 103-112.

6. Западов А.В. Отец русской поэзии: О творчестве Ломсоносова. – М., 1961.

7. Ломоносов М.В. Краткое руководство к красноречию. ПСС. - М; Л., 1952. - Т. YII. - С. 89-378, 805-839.

8. Ломоносов М.В. Сочинения М.В.Ломоносова с объяснительными примечаниями академика М.И.Сухомлинова. - Спб., издание Имп. академии наук, 1895. - Т. III.

9. Ломоносов М.В.Краткое руководство к риторике. ПСС. - М.-Л., 1952. - Т. VII. - С. 19-79, 790-800.

10. Мелетiй Смотрицкий. Граматика. Пiдготовка факсимiльного видания та дослiджения памятки В.В.Нiмчука. Киiв. 1979.

11. Моисеева Г.Н. Ломоносов и древнеруская литература.- Л.,1971.

12. Моисеева Г.Н. М.В.Ломоносов на Украине // Русская литература XYIII века и славянские литературы. - М.; Л., 1963. - С. 79-101.

13. Николай Спафарий. Эстетические трактаты. Подготовка текстов и вступительная статья О.А.Белобровой. - Л., 1978.

14. Тихонравов Н.С. О литературной деятельности М.В.Ломоносова // Празднование столетней годовщины Ломоносова Московским университетом в торжественном собрании апреля 11 дня 1865 года. - М., 1865. - С. 75-88.